Мохнатое сокровище
Познакомившись с Джеммой, мы вскоре выяснили, что у каждого из нас в недалеком прошлом случилась трагическая история. Мы внезапно потеряли своих очень вольнолюбивых черных с белым котов, в которых влюбились, покинув родительский дом и зажив самостоятельно. Они стали первыми животными, которых мы взяли, повзрослев, и их жестоко отняли у нас, когда они еще были подростками.
Даже теперь не проходит недели, чтобы я не задавал себе вопроса: каким бы стал Брюер, брат Ральфа и Шипли, если бы летом 2001 года не попал под машину? Ральф крупный, неповоротливый ловец мышей, но незадолго до смерти Брюер был процентов на двадцать тяжелее своего пятнистого брата. С точки зрения выбора добычи он поднимался от мышей к кроликам и фазанам и явно обдумывал устроить охоту на скальп павлина. Я представляю Брюера еще слегка подросшего в параллельной жизни — комическим зверем таких огромных размеров, что его хвост появляется в комнате через полминуты после головы, но с абсурдно детским «мяу», которым он успокаивает и внушает ложное ощущение безопасности тамошней живности: уткам, цаплям, собакам и невероятных размеров лошади, напоминающей рок-звезду семидесятых годов Тодда Рандгрена.
Род был гораздо нежнее — малюткой, когда в 2007 году его взяла Джемма. И миниатюрнее девяносто пяти процентов взрослых котов, когда через семнадцать месяцев рядом с ее квартирой на Плимут-стрит его сбила машина. Род не очень любил выходить из дома, предпочитая кошкам общество людей.
— Я слышала, многие кошки любят купаться, — рассказывала Джемма. — Но Род просто обожал принимать ванну. Старался запрыгнуть каждый раз, когда я мылась. Настоящий маньяк. Ему нравилось спать в вазе для фруктов, забираться на дверной косяк и прыгать с него вниз. При этом он смешно выворачивал наружу лапы, совсем не так, как другие коты. Доверял абсолютно всем, что меня тревожило.
Фотография, какую мы получили в мае 2012 года, во многом напоминала сотни снимков потрясающе милых черных с белым котят, которым требовались хозяева. Их присылали читатели моих первых двух книг о кошках. Но в отличие от прошлых лет эта появилась, когда мы с Джеммой поделились историей прошлых потерь и Джемме нужно было остудить пыл любви к воображаемому Чипу, а в нашей совместной жизни возникла пустота, которую занимал Грэм. То, что у Роско была маска Бэтмена, белый фрак, а кончик хвоста, казалось, макнули в белую краску, превращало ее в почти мультипликационно идеальный образ кошки, которую мы представляли в роли нашего следующего питомца. Подобное приходит людям в голову, если звучит выражение «классическая кошка». Такие кошки, только постарше, смотрят летом из окон увитых глицинией живописных коттеджей на прохожих и словно говорят: «Да, я кошка. Ну и что теперь с этим делать?»
Мы назвали ее Роско. И пришли к соглашению удивительно легко, учитывая, с каким жаром совсем недавно спорили. Это было данью нескольким обстоятельствам: по пути за котенком мы слушали песню с тем же названием помешанной на гражданской войне американской рок-группы «Midlake»; сразу заметили в характере киски черты девчонки-сорванца; у меня были два кота с женскими именами, настала пора сократить счет. И еще. Мы не сомневались: если назовем котенка Роско, это будет круто. Но прошло немного времени, и у нас не осталось иллюзий.
Может, это произошло в минуту слабости, но впоследствии я вспоминал момент обретения Роско как проявление с моей стороны исключительной сдержанности. Когда я пришел в незнакомый дом за Шипли, Ральфом и Брюером, то рассчитывал взять не более двух животных, а унес три. Бутси и Пабло оказались у меня вместо бигля. У Джасмин, которая жила в Западном Лондоне и написала мне о Роско, было целых три котенка, которых она хотела пристроить.
Я понимал, что она надеялась отдать всех троих в одни руки, чтобы котята не разлучались. Но как бы мы себя ни настраивали взять одного, как только увидели их спящих в одной маленькой корзинке или бегающих по дивану, наша решимость поколебалась. Оказалось, что это испытание воли сильнее, чем мы предполагали: я сразу забыл, какой жуткий кавардак могут создать три ловких котенка в комнате, и увидел в брате и сестре Роско нечто знакомое. Сама Роско была именно такой лукавой, живой и дружелюбной, как описывала ее Джасмин, и через минуту после нашего знакомства принялась забираться к нам на плечи. Ее черный с белым брат являл собой нечто среднее между Родом и Брюером. Мы с Джеммой сразу это заметил.
Сестра Роско показалась знакомой еще более неожиданным образом. Я не имел удовольствия знавать Медведя в период его охваченного страхом детства, но видел единственный ранний снимок у Ди, и он удивительно напоминал четырехмесячного котенка, на которого я теперь смотрел. Семейной чертой всех трех подростков были большие, похожие на пуговицы глаза, но у черного в них читалось много знания и осмысления.
— Самая умная из всех троих, — подтвердила Джасмин.
Медведь всю жизнь пытался ладить с другими котами, но никуда не деться от основополагающего факта, что интеллектуально был выше их. Неужели передо мной кошка — именно женского рода, — с которой он мог бы поспорить о культуре и политике, чего ему давно недоставало? Как сопротивляться картине — вот они вдвоем сидят на любимой книжной полке Медведя, словно две всезнающие черные совы?
Но мы удержались. И возвращаясь из дома Джасмин в Норфорлк с одной Роско в корзине на заднем сиденье, ужасно собой гордились — словно пара заядлых курильщиков, нашедших в кармане две классные ментоловые сигареты, но при этом сказавших: «Нет, не буду!»
Это ощущение улетучилось, как только мы приехали домой, и все пошло наперекосяк. Оглядываясь назад, я думаю, неприятности начались, когда мы остановились у кафе для автомобилистов на окраине Бишопс-Стортфорда. И по очереди, чтобы не оставлять Роско одну, сходили в туалет. Во время своего дежурства я отвлекся, поскольку на телефон пришло письмо от издателя. И пока я читал его, наверное, похитители кошек открыли заднюю дверцу машины, освободили защелку переноски и подменили Роско.
Должен отдать им должное: эти люди знают свое дело — маленькая дьяволица, которую они посадили вместо Роско, очень на нее похожа. Те же белые носки на лапах, тот же фрак, мордочка с выражением Бэтмена и глаза-пуговицы. Тот же белый кончик хвоста. Крошечная фурия мирно спала, пока мы проезжали Эссекс и Суффолк, но, оказавшись в новом доме и выскользнув из переноски, открыла кампанию разрушений — шипела и рычала на все вокруг.
Вероятно, в первые семьдесят два часа мы совершили по отношению к Роско — или ее двойнику, если нам ее подменили, — нечто оскорбительное. Может, когда я стоял в другом конце кухни и Роско косилась, я не так резал рогалик; или Джемма слишком громко чихнула всего в семи футах от ее мордочки. Или — что уж вовсе непростительно — были неуместны мои слова: «Вот попробуй этой дорогой индюшатины, может, она тебя успокоит». Оглядываясь назад, я радуюсь, что мы не совершили ничего по-настоящему криминального: не включили пылесос или не проиграли альбом 1970 года «Spooky Tooth», иначе нас бы не было в живых и некому было бы рассказывать эту историю.
Звуки, исторгавшиеся из пасти Роско, нельзя было ожидать от животного столь скромного размера. Хотя нет, неправда, от некоторых вполне можно. Представьте, крик игуаны, которой только что сообщили роковые новости о ее родных, или ворона, тщетно борющегося с колотьем в груди. Но при чем здесь маленький котеночек? И Роско разоралась еще сильнее, когда мы попытались для ее же удобства познакомить с окружающей средой — показать лестницы (Ш-ш-ш-ш!) или представить игрушечной мышке (А-а-а-а!).
«Как у вас дела? — написала в эсэмэске Джасмин вскоре после того, как мы проснулись на второе утро пребывания Роско в нашем доме. — Все нормально? Осваивается?»
«Боюсь, что нет, — ответил я. — Может, вы не заметили, но она миниатюрный отпрыск того чудовища, которое уничтожило Нью-Йорк в „Монстро“. Мы старались изо всех сил, но затем, всесторонне все обсудив (она, пока мы говорили, сидела за горшком с паучником и шипела на нас), решили мирно расстаться. Надеюсь, „Национальный экспресс“ вас устроит? Состав прибудет на станцию „Виктория“ четырнадцать минут одиннадцатого. Она будет в вагоне одна, потому что остальные пассажиры в страхе малодушно бежали».